И близнецы проследовали вниз. Остальные исподтишка поглядывали на Таниса. Полуэльф чувствовал себя идиотом. Рейстлин, разумеется, был прав. Он, Танис, дал делу зайти слишком далеко, а теперь, вместо того чтобы взять ответственность на себя, для очистки совести заговорил о якобы свободном выборе каждого. Танис в ярости подхватил камень и швырнул его далеко вниз по склону С какой, собственно, стати он должен был брать на себя ответственность?.. Какого рожна он вообще дал себя втянуть в эту историю? Все, чего он хотел, — это разыскать Китиару и сказать ей, что наконец-то разобрался в себе и решил, что любит и желает только ее, что он готов понять и принять ее слабости, как принял и свои собственные человеческие черты…
Но Кит к нему не вернулась. У нее был какой-то там новый господин. Быть может, потому он и…
— Эгей, Танис!.. — долетел снизу голос кендера.
— Иду, — пробормотал он. — Иду.
Когда друзья подошли к опушке леса, солнце уже клонилось к закату. Танис прикинул, что у них было еще в запасе часа три-четыре дневного света. Если олень будет по-прежнему вести их удобными, ровными тропами, глядишь, и удастся пересечь лес до темноты…
Стурм ждал их под осинами, удобно расположившись в тени зеленой листвы. Никто, впрочем, не спешил покидать луг и входить в чащу.
— Олень скрылся здесь, — сказал Стурм, поднявшись на ноги и указывая пальцем в высокую густую траву.
Танис не увидел следов. Глотнув воды из полупустой фляги, он уставился в лес. Можно было вполне согласиться с Тассельхофом: лес вовсе не казался зловещим. Наоборот — после беспощадного великолепия солнечного осеннего дня он так и манил, обещая порадовать прохладой.
— Может, тут и дичь водится? — покачиваясь с пятки на носок, спросил Карамон. И поспешно добавил: — Я, конечно, не оленей имею в виду. Скажем, кроликов…
— Ни в кого не стреляйте, ничего не ешьте и не пейте в Омраченном Лесу, — прошептал Рейстлин.
Танис посмотрел на мага и увидел, что его глаза с их зрачками, похожими на песочные часы, были странно расширены. Кожа Рейстлина отливала в ярком солнечном свете мертвым металлом. Он тяжело опирался на посох, дрожа, словно в ознобе.
— Детские сказочки, — пробормотал Флинт, но голос гнома звучал неуверенно. Что до Таниса — он хорошо знал любовь молодого волшебника к театральным эффектам, но еще ни разу не видел, чтобы с ним творилось что-либо подобное.
— Что ты чувствуешь, Рейстлин? — спросил он негромко.
— Колдовство, — прошептал тот. — Сильнейшие чары, некогда наложенные на этот лес…
— Это злые чары? — спросил Танис.
— Только для тех, кто сам приносит сюда зло, — заявил маг.
— Значит, тебе одному из всех нас и следует бояться этого леса, — холодно сообщил ему Стурм.
Лицо Карамона зловеще налилось багровой краской, рука потянулась к ножнам. Стурм тоже взялся за меч, но Танис перехватил его руку, а Рейстлин остановил брата. Маг смотрел на Стурма, поблескивая золотыми глазами.
— Посмотрим… — сказал он, вернее, прошипел сквозь сжатые зубы. — Посмотрим… — И, налегая на посох, Рейстлин повернулся к брату: — Идем?
Карамон напоследок еще раз смерил Стурма взглядом и углубился в лес. Остальные потянулись за ними, и вот лишь Танис с Флинтом остались стоять среди рослой, волнующейся под ветром травы.
— Староват я становлюсь для таких дел, Танис, — вдруг сказал гном.
— Да брось ты, — улыбнулся в ответ полуэльф. — Ты сражался как…
— Нет, я имею в виду не кости с мышцами. — Гном посмотрел на свои натруженные, узловатые руки. — Хотя и они, конечно, не молоденькие… Я о душе, Танис. Когда-то давно, когда этих ребят еще не было на свете, мы с тобой вошли бы в заколдованный лес без малейших раздумий. А теперь…
— Не вешай носа, дружище, — сказал Танис. Он пытался говорить беспечно, хотя на самом деле столь необычная серьезность гнома его сильно встревожила. Он внимательно пригляделся к Флинту — впервые со времени их встречи у окраины Утехи. Гном выглядел старым… но иным, правду сказать, его и не помнили. Лицо — насколько можно было разглядеть сквозь дремучую седую бороду, усы и нависшие белые брови — было коричневым и морщинистым. Флинт ворчал и сетовал, сетовал и ворчал… но иначе он себя и не вел.
Танис понял наконец, что изменилось. Глаза. В глазах гнома не было больше огня.
— Не обращай на Рейстлина слишком много внимания, — сказал Танис. — Вот увидишь, сегодня вечером мы будем сидеть у костра и хохотать над всеми этими сказками о привидениях!
— Охотно верю, — вздохнул Флинт. Он помолчал какое-то время, потом проговорил: — Однажды я стану обузой для тебя, Танис. А я вовсе не хочу, чтобы когда-нибудь ты спросил себя: и зачем, мол, я таскаю с собой этого ворчливого старого гнома…
— Затем, что мне не обойтись без тебя, ворчливый старый гном, — сказал Танис и положил руку на бугрящееся мышцами плечо Флинта. И мотнул головой в сторону леса, где скрылись остальные: — Ты нужен мне, Флинт. Все они… так молоды. А ты — как надежная скала у меня за спиной, когда доходит до схватки…
Польщенный Флинт залился краской. Подергал бороду, потом хрипло прокашлялся.
— Ты всегда был ужасно чувствительным, — буркнул он. — Ладно, пошли, что зря время тянуть. Лично я хочу миновать поскорее этот проклятый лес! — И пробормотал в бороду: — А все-таки хорошо, что солнце еще светит.
Омраченный лес. Рать мертвых. Волшебство Рейстлина
Вступив в лес, Танис не ощутил ничего особенного — разве что облегчение: наконец-то перестало бить в глаза неистовое осеннее солнце. Напрасно вспоминал полуэльф жуткие истории о призраках, звучавшие когда-то по вечерам у огня, и старался не забывать о предупреждении Рейстлина. Покамест Танис чувствовал только, что в этом лесу так и кишела жизнь.
Здесь и в помине не было той мертвой тишины, что окружала их ранее. В подлеске возились и верещали маленькие зверюшки, птицы перепархивали с ветки на ветку, мелькая над головами. Мимо то и дело проносились ярко окрашенные насекомые. И хотя не было ни малейшего ветерка, листья шевелились и шелестели, а цветы покачивали головками, как если бы их переполняла простая радость бытия.
Все члены маленького отряда держали оружие под рукой, каждый настороженно озирался, не веря ничему вокруг и стараясь даже не шуршать палыми листьями По мнению Таса, выглядело это достаточно глупо. Так или иначе, мало-помалу все начали успокаиваться — все, кроме Рейстлина.
Часа два они без лишней спешки, но довольно быстро, шагали утоптанной, явно различимой тропой. Солнце опускалось все ниже, тени становились длинней. Танис поймал себя на том, что почувствовал себя в безопасности в этом лесу. По крайней мере, не надо было опасаться, что ужасные крылатые твари последуют за ними сюда. Нет, навряд ли здесь таилось какое-то зло. Разве что — как там выразился Рейстлин? — кто-нибудь сам явится сюда со злом…
Танис посмотрел на мага. Рейстлин шел один, опустив голову, и там, где он проходил, тени деревьев казались особенно плотными. У Таниса пробежал по спине озноб, но потом он сообразил, что становилось попросту холодно: солнце уже пряталось за вершинами леса. Пожалуй, самое время задуматься о ночевке.
Пока еще не стемнело, Танис снова вытащил карту Тассельхофа. Карта была эльфийская; на ней виднелись каллиграфически выведенные слова: "Омраченный Лес", но сам лес был обозначен весьма приблизительно, и Танис не мог определенно сказать, к чему именно относилась надпись: к тому лесу, где они находились, или к тем, что простирались далее к югу. В конце концов Танис решил, что Рейстлин ошибся. Этот лес никак не мог быть Омраченным. Но если даже и так — его зло существовало скорее всего только в воображении мага.
Друзья шли и шли вперед по тропе.
Потом наступил вечер, и гаснущий свет необычайно рельефно и четко обрисовал каждую мелочь. Усталые путешественники двигались все медленнее. Рейстлин, задыхаясь, едва волочил ноги. Лицо Стурма сделалось совсем пепельным. Полуэльф уже собирался объявить привал, когда, предвосхищая его намерения, тропа привела их к краю обширной зеленой поляны. На поляне, рождая небольшой ручеек, журчал между камешками родник Кругом росла густая шелковистая трава, так и манившая растянуться в ней и как следует отдохнуть. Могучие деревья, словно безмолвные стражи, высились по сторонам.