Ритуал в храме оказался недолгим и состоял всего лишь из нескольких молитв и омовения рук Герматии в освященной воде. Ниракина с недоверием следила за невестой, скрывая свое недовольство поведением молодой женщины. Герматия уловила беспокойство Ниракины и, к своему удивлению, наслаждалась им. Это усиливало ее возбуждение.

По окончании ритуала невеста поднялась с колен, поблагодарила Мирителисину, верховную жрицу, и, не дожидаясь Ниракины, поспешно покинула храм. Жители города, затаив дыхание, ожидали ее появления, и Герматия их не разочаровала. Гром одобрения поднялся из задних рядов, где стояли самые бедные эльфы. Она одарила их ослепительной улыбкой, затем с живой грацией спустилась по лестнице к Кенкатедрусу. Ниракина в тревоге торопилась вслед за нею, утратив все свое достоинство.

Кортеж снова выстроился в прежнем порядке, и трубачи заиграли «Детей Звезд», древнюю мелодию, знакомую каждому эльфу с детства. И даже Герматия удивилась, когда народ начал подпевать трубачам.

Она замедлила шаг и, наконец, застыла на месте. Процессия растянулась, пока трубачи не заметили, что идущие позади остановились. Музыка лилась, поднимаясь и опускаясь, словно волны, и, наконец, Герматия почувствовала, что мелодия увлекает ее.

Немного подождав, невеста запела. Кенкатедрус, державший ее под руку, с удивлением воззрился на нее, затем оглянулся на госпожу Ниракину, стоявшую позади прямо, не произнося ни звука, с руками, плотно прижатыми к телу. Пышные рукава скрывали ее крепко стиснутые кулаки.

Кое- кто из толпы прекратил петь, чтобы лучше слышать голос невесты. Но когда начался последний куплет, все подхватили его, и снова голоса тысяч эльфов потрясли древний город. Когда последние ноты «Детей Звезд» растаяли в воздухе, над Сильваностом воцарилась тишина, казавшаяся еще более невероятной из-за гомона, стоявшего все это время. Жители вышли на улицы, и глаза эльфов, наблюдавших за процессией с крыш домов или из окон башен, были устремлены на Герматию.

Она небрежно отняла у Кенкатедруса руку и двинулась сквозь толпу сопровождающих к Звездной Башне. Девушки с цветами и мальчики с трещотками расступились в полной тишине. Герматия с безмятежной грацией миновала ряды трубачей, которые застыли, отняв от губ серебряные флейты. Взойдя по ступеням Звездной Башни, она появилась в дверях одна.

Посредине зала в ожидании стоял Ситас. Принц и его свита прибыли из храма Эли с гораздо меньшей помпой. В глубине зала на троне восседал Ситэл. Золотая мантия тяжелыми складками ниспадала с плеч монарха на пол и спускалась на семь ступеней вниз, туда, где стоял Ситас. Балдахин был изысканно разукрашен; на серебряной подставке стоял золотой поднос с вырезанным замысловатым узором; там лежали кольца, которыми должны были обменяться молодожены.

Герматия вышла вперед. По-прежнему стояла мертвая тишина, словно весь эльфийский народ затаил дыхание — отчасти от ужаса, отчасти от изумления. Невеста наследника престола нарушила свадебные обычаи на своем пути в Башню. Королевская семья всегда поддерживала замкнутое, холодное высокомерие, нерушимое чувство собственного достоинства. Герматия же рисовалась, выставляла себя напоказ перед толпой, но народ Сильваноста, по-видимому, полюбил ее за это.

Поверх золотой мантии на Ситасе красовались церемониальные доспехи. Искусно выкованные нагрудные пластины и наплечники были покрыты ярко-зеленой эмалью. Кирасу украшали гербы Сильваноса, а к рукаву Ситас прикрепил крошечный алый бутон розы, маленький, но могущественный символ его бога-покровителя.

Когда Герматия приблизилась, жених, поддразнивая, спросил ее:

— Что ж, дорогая моя, празднование закончилось?

— Нет, — ответила она с нежной улыбкой. — Все только началось.

И они рука об руку подошли к Ситэлу.

Пир, начавшийся тем вечером, продолжался четыре дня. Все это сильно утомило молодоженов, и на исходе второго дня они укрылись на пятом этаже башни дворца Квинари, где для них были отделаны новые апартаменты. Той ночью Герматия и Ситас вдвоем стояли на балконе, выходившем к центру города, и наблюдали за шумным весельем внизу.

— Как ты думаешь, кто-нибудь из них помнит, что они празднуют? — спросила Герматия.

— Сегодня нет. Они вспомнят завтра, — убежденно ответил Ситас.

Ему пока что было неловко оставаться с ней наедине. Он так мало знал ее; его постоянно сверлила тайная мысль: а не сравнивает ли она его с Кит-Кананом? Несмотря на то, что внешне близнецы были почти неотличимы друг от друга, наследник Ситэла понимал, что по характеру они абсолютно противоположны. Ситас крепко вцепился в балконные перила — в первый раз за всю свою жизнь он растерялся и не знал, что теперь следует сказать или сделать.

— Ты счастлив? — после долгого молчания вымолвила Герматия.

— Я доволен, — осторожно ответил он.

— Как ты думаешь, ты когда-нибудь станешь счастливым? — застенчиво спросила она.

Ситас, обернувшись к жене, произнес:

— Я постараюсь.

— А ты не скучаешь по Кит-Канану?

На мгновение его безмятежные золотистые глаза затуманились.

— Да, я по нему тоскую. А ты, госпожа?

Герматия дотронулась до звездного камня, приколотого у ворота ее платья, затем медленно подалась к мужу и обняла его за талию.

— Нет, я не тоскую по Кит-Канану, — может быть, слишком убедительно произнесла она.

6

Лишившись своих доспехов и городской одежды, Кит-Канан теперь ходил в облегающей тунике из оленьей кожи и чулках, похожих на те, что носил Макели. Он пытался обогнуть древесный дом незаметно для мальчика.

— Ты у серого вяза, — послышался голос Макели.

Действительно, принц был там. Как он ни старался, все равно производил много шума. Мальчик должен был закрыть глаза, чтобы не заметить Кит-Канана, но острый слух его не подвел.

Кит-Канан, отступив на шесть футов назад по Собственным следам, присел на корточки. В лесу не раздавалось ни звука. Макели крикнул:

— Ты не сможешь ни к кому незаметно подкрасться, если будешь сидеть на месте.

Принц, наступая только на древесные корни, торчащие из ворохов опавших листьев, смог совершенно беззвучно сделать десять шагов. Макели молчал, и Кит-Канан усмехнулся про себя. Мальчишка не слышал его! Наконец-то.

Он перепрыгнул с корня на плоский камень, достаточно высокий для того, чтобы, стоя на нем, можно было дотянуться до нижней ветки тиса. Стараясь шуметь как можно меньше, Кит-Канан подтянулся по ветке, взобрался на дерево и прижался к стволу. Его зеленовато-коричневая туника совершенно сливалась с покрытой лишайником корой, светлые волосы скрывал капюшон. Не шевелясь, принц ждал. Теперь пришел его черед удивить парня!

Сейчас Макели пройдет мимо, и тогда он спрыгнет с дерева прямо на него. И вдруг кто-то стукнул его по капюшону. Подняв глаза, Кит-Канан увидел Макели, уцепившегося за дерево в трех футах над ним. От изумления принц чуть не свалился вниз.

— Клянусь Королевой Драконов! — выругался он. — Как ты сюда забрался?

— По стволу, — довольно ответил Макели.

— Как это? Я никого не видел.

— Мысль пройти по корням неплоха, Кит, но ты так усердно смотрел себе под ноги, что я смог проскользнуть у тебя под носом.

— Но дерево! Откуда ты узнал, на какое дерево лезть?

— Это совсем легко, — пожал худыми плечами мальчик. — Я положил под дерево камень, на таком расстоянии, чтобы ты смог ступить на него, залез сюда и стал ждать. Остальное ты сделал сам.

Кит-Канан спрыгнул на землю:

— Чувствую себя идиотом. Наверное, самый последний местный гоблин лучше крадется по лесу, чем я.

Макели выпустил сук и, описав изящную дугу, соскользнул вниз. На лету он ухватился кончиками пальцев за нижнюю ветку, чтобы замедлить падение, и приземлился рядом с Кит-Кананом на согнутые колени.

— Ты довольно неповоротлив, — заметил он беззлобно. — Но пахнешь не так мерзко, как гоблин.