— Я никуда не спешу, — сказал Ариакас и уселся в кресло. — Хотя, если ты вправду хочешь, чтобы я прислал цитадели, мне нужно будет вылететь на рассвете.
Китиара улыбнулась ему обворожительной кривой улыбкой, пленившей столь многих.
— Спасибо, господин мой, — сказала она. — Теперь уж я нипочем тебя не подведу.
— Я тоже думаю, что не подведешь. — И Ариакас невозмутимо позвонил в серебряный колокольчик. — Потому что в ином случае его судьба… — и он мотнул головой в сторону нижнего покоя, где достиг своего апогея жуткий стонущий плач, — …его судьба покажется тебе медом, прелесть моя.
— Как тебе известно, — начала свой рассказ Китиара, — государь Сот был Соламнийским Рыцарем, честным и благородным. Увы, он был еще и человеком сильных, необузданных страстей и сам не ведал порой, что творил. Это-то его в конце концов и сгубило.
Его угораздило влюбиться в прекрасную эльфийку, ученицу истарского Короля-Жреца. К тому времени Сот уже был женат, но красота эльфийки заставила его тотчас позабыть о супружеском долге. И он отдался страсти, разом отбросив и священные обеты брака, и свою рыцарскую клятву. Солгав девушке, он совратил ее и привез сюда, в Даргаардскую Башню, пообещав вскоре жениться. Законная же супруга его исчезла при весьма подозрительных обстоятельствах…
Китиара передернула плечами и продолжала:
— Насколько я разобрала слова песни, там говорится, что, даже узнав об ужасных преступлениях своего возлюбленного, эльфийка продолжала хранить ему верность. Она денно и нощно молилась Богине Мишакаль, умоляя дать рыцарю возможность искупить грехи. И, по всей видимости, ее молитвы были услышаны. Государю Соту была дарована сила отвратить Катаклизм — правда, ценой собственной жизни.
Любовь девушки, с которой Сот обошелся столь скверно, придала ему сил, и Сот выехал в Истар. Говорят, Боги открыли ему: чтобы спасти Кринн и остатки своей чести, он должен был добраться до Короля-Жреца и остановить его.
В дороге, однако, рыцаря перехватили женщины-эльфийки, ученицы Короля-Жреца. Они знали о преступлении государя Сота и пригрозили погубить его. А чтобы он поменьше слушал свою возлюбленную — намекнули ему, что она в его отсутствие принялась ему изменять.
И Сот вновь поддался страсти, отмахнувшись от доводов разума. Бешеная ревность и жажда мести погнали его назад в Даргаардскую Башню. Едва переступив порог, он стал уличать безвинную девушку в гнусной измене. Именно в тот момент и разразился Катаклизм. Громадный светильник, стоявший тогда в нижнем покое, рухнул на пол, и девушку, державшую на руках дитя, охватило пламя. Умирая в огне, она прокляла рыцаря Сота страшным проклятием, обрекая его на вот эту самую жизнь без жизни — жуткую и вечную. Начался пожар, и Сот погиб в нем со всеми своими людьми, чтобы возродиться такими, какими мы их видим сейчас…
— Вот, значит, о ком ему напоминают каждую ночь, — вслушиваясь, пробормотал Ариакас.
3. Ловушка
Бакарис спал в своей камере, и сон его был тревожным. Днем он держался вызывающе и высокомерно, зато по ночам не находил себе места, одолеваемый томительными любовными снами о Китиаре, либо жуткими — о своей собственной смерти от рук Соламнийских Рыцарей. Бывало и так, что казнить его являлась сама Китиара. Он просыпался в холодном поту и тщетно старался припомнить, кто же на сей раз стал его палачом. Лежа без сна, он на чем свет стоит клял эльфийку, приведшую его к гибели. И обдумывал все новые и новые способы мести на тот случай, если она когда-нибудь попадет ему в руки.
Именно об этом он и раздумывал, лежа в мучительном полусне, когда скрежет ключа, повернувшегося в замке, заставил его одним духом вскочить на ноги. Час был предрассветный — излюбленный час казней! Никак это Рыцари пожаловали за ним, чтобы…
— Кто там?.. — выдавил он хрипло.
— Тихо! — отозвался повелительный голос. — Будешь делать, что тебе говорят, и поменьше шуметь, — и можешь ничего не бояться.
Бакарис ошарашенно опустился обратно на свое ложе… Он без труда узнал этот голос. Еще бы! Тот самый, что ночь за ночью звучал в его мстительных снах. Эльфийка!.. А за спиной у нее, в кромешной тени, маячили еще две тени. Двое коротышек. По всей видимости, кендер и гном. Ходят за ней повсюду, как два хвоста…
Дверь камеры отворилась, и эльфийка проскользнула вовнутрь. На ней был длинный, толстый плащ; второй такой же плащ она держала в руке.
— Надевай, — сказала она. — Побыстрей.
— Сперва я должен знать, что затевается, — подозрительно ответил Бакарис, не в силах поверить радостному предчувствию.