Вероятно, смерть боялась, потому что на четвертый день болезни Рейстлина ситуация изменилась.
Утром Карамон проснулся после беспокойной ночи. Он обнаружил, что Китиара спит, привалившись к кровати его брата, ее голова покоилась на ее руках, глаза были крепко закрыты. Рейстлин тоже спал, и это был не тяжелый, наполненный кошмарами сон больного, но исцеляющий, спокойный сон. Карамон потянулся пощупать пульс брата и нечаянно задел плечо Китиары.
Она вскочила на ноги, схватила его за воротник рубашки, туго свернув его у шеи. В другой ее руке уже блестел в лучах утреннего солнца нож. — Кит! Это я! — квакнул полузадушенный Карамон.
Кит смотрела на него, не узнавая. Затем ее губы растянулись в кривой ухмылке. Она отпустила его, разгладила складки на его рубашке. Нож быстро исчез, настолько быстро, что Карамон не заметил, куда она его спрятала. — Ты меня напугал, — сказала она. — Ты меня тоже, — с чувством сказал Карамон. Его шея все еще болела там, где ткань врезалась в кожу. Он потер шею и с опаской посмотрел на сестру.
Она была меньше ростом и легче него, но он был бы мертвецом, если бы не заговорил. Он все еще мог чувствовать ее руку, собирающую ткань у его горла, лишающую его дыхания.
Повисла напряженная тишина. Карамон почувствовал что-то пугающее в его сестре, что-то тревожное. Не само нападение, нет. Его напугала яростная, искренняя радость в ее глазах, когда она нападала. — Извини, малыш, — наконец сказала она. — Я не хотела тебя пугать. — Она игриво потрепала его по щеке. — Но никогда больше не подкрадывайся ко мне так, когда я сплю. Ладно? — Конечно, Кит, — сказал Карамон. Он еще не успокоился, но был готов признать, что вина была его. — Прости, что разбудил тебя. Я просто хотел проверить, как там Рейстлин. — Он пережил кризис, — сказал Китиара с усталой, но победоносной улыбкой. — С ним все будет в порядке. — Она с гордостью посмотрела на Рейстлина, как могла бы смотреть на поверженного врага. — Жар отступил прошлой ночью и не возвращался. Теперь нам нужно дать ему поспать.
Она вытолкала упирающегося Карамона за дверь. — Пойдем. Слушай старшую сестру. Ты можешь отплатить мне за страх, который я испытала, тем, что приготовишь мне завтрак. — Страх! — Карамон фыркнул. — Разве ты чего-нибудь боишься? — Солдат всегда боится, — поправила его Кит. Усевшись на стол, она принялась уничтожать зеленое яблоко, одно из самых первых фруктов. — Все зависит от того, что ты делаешь со своим страхом. — Чего? — Карамон оторвался от плиты. — Страх может вывернуть тебя наизнанку, — сказала Кит, разрывая яблоко крепкими белыми зубами.
— Но ты можешь заставить страх работать на тебя. Использовать его, как оружие. Страх — забавная вещь. Он может заставить твои коленки дрожать, может заставить тебя обмочиться, заставить тебя скулить как младенец. А может заставить тебя бежать быстрее или бить сильнее. — Да ну? Неужели? — Карамон наколол кусок хлеба на вилку и поджаривал его над кухонным очагом. — Я вспоминаю одну стычку, — начала Кит, откинувшись назад на стул и водрузив ноги на другой стул. — На нас напала банда гоблинов. Один из моих товарищей — мы звали его Барт Синий Нос, потому что его нос был странного голубоватого оттенка — ну, неважно, в общем, он дрался с гоблином, и вдруг его меч сломался, разлетелся прямо на две половинки. Гоблин аж завыл от восторга, думал, что тут его противнику и конец. Барт разъярился. Ему позарез нужно было какое-то оружие; гоблины атаковали с шести сторон, и Барт плясал, как демон из Бездны, уклоняясь от ударов. Тут ему в голову взбрело, что ему нужна дубинка, и он хватает первое, что ему попадается, а попадается ему дерево. Не ветка, а целое дерево, черт побери. Он вытащил его из земли — было слышно, как корни трещат — и обрушил его прямо гоблину на голову. Убил его на месте. — Да ну! — возразил Карамон. — Я не верю в это. Он вытащил целое дерево из земли? — Это было молодое деревце, — сказала Кит, пожимая плечами. — Но он не мог повторить это снова. Он попытался вытащить другое, примерно того же размера, но не мог даже заставить ветки трястись. Вот что страх делает с людьми. — Понятно, — сказал Карамон и глубоко задумался. — У тебя хлеб горит, — заметила Кит. — Ой, точно. Извини. Я съем этот кусок. — Карамон снял почерневший ломоть хлеба с вилки и наколол другой на его место. У него на языке вертелся вопрос, который мучил его последние несколько дней. Он пытался придумать, как бы подипломатичнее задать его, но ему ничего не приходило в голову. Рейстлин обычно занимался дипломатией; Карамон сразу брал быка за рога. Он решил, что может задать вопрос и разделаться с этим, тем более, что Китиара, по-видимому, пребывала в хорошем настроении. — Почему ты вернулась? — спросил он, глядя в сторону. Он аккуратно повернул вилку, поджаривая другую сторону хлебца. — Из-за матери? Ты ведь была на похоронах, правда?
Он услышал, как сапоги Кит простучали по полу, и тут же оглянулся, боясь, что оскорбил ее. Она стояла у маленького окна спиной к нему. Дождь наконец-то прекратился. Листья валлинов, начавшие менять цвет, золотились в свете утреннего солнца. — Я слышала о смерти Джилона, — сказала Китиара. — От дровосеков, которых я встретила в одной таверне на севере. Я также слышала о… болезни Розамун. — Ее рот искривился, она бросила косой взгляд на Карамона. — Если честно, я вернулась из-за тебя, тебя и Рейстлина. Но я об этом еще скажу. Я прибыла сюда той ночью, когда Розамун умерла. Я… э… была с друзьями. И — да, я пришла на похороны. Нравится мне это или нет, но она была моей матерью. Думаю, вы с Рейстом тяжело перенесли ее смерть, так?
Карамон молча кивнул. Он не хотел думать об этом. Он принялся рассеянно жевать горелый хлебец. — Хочешь яичницу? Я могу поджарить пару яиц, — предложил он. — Валяй, я умираю с голоду. Положи на сковороду Отиковой картошки, если она осталась. — Кит продолжала стоять у окна. — Не то чтобы Розамун что-то значила для меня. Нет. — Ее голос стал жестче. — Но если бы я не пошла… это было бы не к добру. — Что значит «не к добру»? — О, я знаю, что все это чепуха и суеверие, — сказала Кит, неуверенно улыбаясь. — Но она была моей матерью, и она умерла. Я должна проявить почтение. Иначе… ну, — Кит выглядела неуютно, — меня может постичь наказание. Что-нибудь плохое может со мной случиться. — Это звучит похоже на вдову Джудит, — сказал Карамон, разбивая яйца и неумело пытаясь вытащить скорлупу из содержимого миски. Его яичница обычно хрустела на зубах. — Она говорила о каком-то боге по имени Бельзор, который накажет нас. Ты это имеешь в виду? — Бельзор! Что за чушь. Нет, Карамон, есть другие боги. Могущественные боги. Боги, которые карают тебя, если ты делаешь что-то, что им не нравится. Но они награждают тебя, если ты служишь им. — Ты что, серьезно? — спросил Карамон, уставившись на сестру. — Не обижайся, просто я никогда не слышал, чтобы ты так говорила.
Кит отвернулась от окна. Плавно и медленно двигаясь, она подошла к столу, оперлась на него и поглядела прямо в глаза Карамону. — Пойдем со мной! — сказала она, не отвечая на его вопрос. — Там, на севере, есть город под названием Оплот. Сейчас там делаются большие дела, Карамон. Важные дела. Я планирую стать и частью, и ты тоже можешь сделать это. Я вернулась, чтобы позвать тебя туда.
Голова Карамона закружилась. Путешествовать с Китиарой, увидеть огромный мир за пределами Утехи! Больше не будет тяжелой крестьянской работы, не будет пахоты или мотыжения, не будет разгребания сена, которое длится, пока не начинают болеть руки. Он использовал бы руки для работы с мечом, для битв с гоблинами и троллями. А ночи он проводил бы сидя с боевыми товарищами вокруг костра, или в уютной таверне с девушкой на коленях. — А как же Рейстлин?
Кит потрясла головой: — Я надеялась, что он стал сильнее. Он уже может колдовать? — Я… Я так не думаю, — сказал Карамон. — Тогда, скорее всего, он никогда не сможет. Да я слышала о магах, которые колдуют вовсю в двенадцать лет! Но я думаю, мы можем подыскать ему место. Он ведь хорошо обучен, так? Есть один храм, там требуются писцы. Легкая работа и сытное житье. Что ты думаешь? Мы могли бы отправиться туда, как только Рейстлин сможет путешествовать.